Мама, я жулика люблю! [= Держи удар, парень ] - Владимир Колычев

С оружием идут, но кучей. Видимо, еще не знают о том, что случилось с пленниками. Или только догадываются, но пока еще не воспринимают опасность всерьез. Им бы рассредоточиться...

Мальцов принял решение стрелять из одного пулемета. Боевики как на ладони, мертвых зон поблизости не наблюдается – некуда им будет спрятать свои волосатые задницы. Юра подпустил их поближе и одной длинной очередью срезал сразу троих. Остальные попадали, стали отстреливаться. Но куда им голой задницей на шашку? РПК в огневой точке – беда не шуточная.

Юра положил всех «чехов» и успокоился. Но со стороны лагеря уже бегут к нему другие боевики. Человек десять, не меньше. Рассредоточиваются на ходу. Ориентируются на дзот, откуда стрелял пулемет. Похоже, они думают, что стрелок один. И не замечают, что подставляют свои фланги крайним огневым точкам, в которых уже готовятся к бою пулеметы.

Женя тоже занял огневое сооружение. Сам его возводил, сам им и воспользуется. Разве ж это несправедливо?

Глупо поступили «чехи». Не нужно им было разворачивать лагерь ниже укрепрайона. Но ведь никак не думали они, что русские рабы вдруг поднимут голову и вырвут у них из рук оружие. Разве что в страшном сне это им снилось. И вот этот страшный сон наяву. Пулеметы еще пока молчат, но все боевики уже под прицелом. Плохо, что оружие не пристреляно. Но это не такая уж большая беда, когда противнику некуда деваться.

Первым ударил пулемет Мальцова. За ним открыли огонь и все остальные. Ошеломленные «чехи» метались под пулями, как перепуганные зайцы. Взывали к Аллаху, слали на головы русских проклятия. Падали, умирали...

Может, и были среди чеченцев нормальные люди. Скорее всего, так оно и было. Но сейчас Женя имел дело с откровенными бандитами. Ни капли жалости, ни капли сомнения.

Наконец все закончилось. Противник приказал долго жить.

– Уходим!

Все восемь уцелевших бойцов покинули свои позиции и цепью двинулись к расположению лагеря. Все те же пулеметы, автоматы за спинами, боеприпасы, сухпай. Достаточно большая и хорошо вооруженная группа для прорыва в сторону российской границы.

Женя уже входил в лагерь, когда за спиной содрогнулись горы. Это поднялись на воздух огневые сооружения, обрушились ходы сообщений... Шиловский сумел-таки довести свое дело до конца.

В лагере обнаружились три боевика. Двое оказали сопротивление, третий спрятался под вагончиком. Погиб Гена Крупнов. Митя Шушкевич был серьезно ранен. Но и с «чехами» было покончено.

Впереди еще было много километров пути. И Мальцов правильно рассудил, что легче всего преодолеть их на колесах. А в лагере как раз имелись два потрепанных, но ходких джипа с запасом горючего. И никто не мешал ими воспользоваться.

Как чувствовал Агап, что дома его ждет сюрприз. В дверь звонить не стал. Воспользовался своим ключом. Вошел в квартиру. И точно, из спальни доносятся знакомые стоны. Пашут Веронику. И вспашка, судя по всему, интенсивная и глубокая... Быть кому-то сегодня без плуга!

Агап опрометчиво ворвался в спальню. Надо было голову чуть пригнуть, чтобы рога об дверной косяк не обломать. Не пригнулся. И ничего не обломал. Рога-то фигуральные. Но такие ветвистые...

Вероника сидела верхом на пахаре. Руками как крыльями машет, тело извивается в такт движениям... Какая страсть! С Агапом она такого никогда не вытворяла. Потому что никогда его не любила. Терпение у нее было, а любви – нет.

Она увидела его, соскочила с прибора, лихорадочно схватила простыню, конвульсивно закрылась ею.

– Игорь!!!.. Ты не так все понял!!!..

Иных слов Агап и не ожидал.

– Как это не понял?! – издевательски усмехнулся он. – Это твой родной брат, да? С родным братом можно трахаться сколько угодно, да, ты это хотела сказать?..

– Нет, это не брат.

– И не сестра, – все с той же издевкой в голосе подсказал Агап.

– Не сестра, – кивнула Вероника.

– Я ее бабушка! – подсказал пахарь.

Агап в изумлении посмотрел на него. Лежит себе под простыней как ни в чем не бывало. Молодой, с большими залысинами мужик лет тридцати, может, чуть старше. Мощный. Лицо словно из камня вытесано – резкие, грубые черты лица. Глаза пронзительно-голубые... Да он и сам, поди, голубым стать хочет!

– Не, ну ты и козел! – вскипел Агап. – Мою телку жучит. И еще прикалывается!

– За козла и ответить можно, – сверкнул взглядом мужик.

И цвет глаз вдруг изменился – с голубого на черный.

– Ну подымайся! – движением пальцев поманил его к себе Агап. – Спрашивать с меня будешь, урод!

– И подымусь...

Он медленно опустил ноги на пол, но резко оторвал задницу от кровати и стремительно подскочил к Агапу. И ткнул под подбородок никелированный ствол какой-то импортной «пушки».

– Скажи своим «быкам», чтобы очистили хату! – злобно прошипел он.

Агап уже понял, что нарвался на крутого. Такие не шутят. Такие стреляют...

– Кеша, Копчик! – прохрипел он.

Телохранители отступили, направились к выходу. Но крутыш хотел проконтролировать, убрались они или нет. Больно надавил «стволом» на лимфоузел под нижней челюстью и вывел Агапа из спальни в холл. И убрал пистолет лишь тогда, когда за охранниками закрылась дверь. Но пусть не радуется. Кеша и Копчик разберутся с ним, когда он будет уходить. Если до этого Агапу не представится возможность достать его с правой или с левой.

– Ты кто такой? – потирая скулу, спросил Агап.

– Братва меня Китом зовет.

– Братва?! Не знаю такого.

– А кого ты ваще здесь на Москве знаешь? – ухмыльнулся Кит.

– Много кого знаю.

– Давай без понтов, а? Знаю я, кто ты такой. Барыга ты.

– Ты базар фильтруй, да! – вскинулся Агап.

– Да ты не кипишуй, не надо. Это ты в своем Мухосранске типа в авторитете. А здесь ты кабак держишь. И за «крышу» Бурмистру отстегиваешь.

Как ни крути, а Кит был прав. К московским авторитетам Агап не мог причислить себя при всем своем желании. Он даже московской братве отстегивал. Как барыга. Бурмистр по старой дружбе брал с него пятнадцать процентов. Но факт оставался фактом – в глазах братвы он был всего лишь бизнесменом, дойной коровой. И сколько пальцы веером ни бросай, для знающих людей расклад не изменится. А Кит как раз и был таким вот знающим человеком.

– А у меня бригада своя здесь, в Москве. Меня на Востоке все знают... Короче, базар не о том. Базар о том, что не надо права качать, мужик. Не любит тебя Ника. Ника!!!

Из спальни в холл робко вышла Вероника. Уже оделась. Но волосы еще растрепаны.